104. СТЕЛА ЖЕНЩИНЫ ИЗ АЛЕКСАНДРИИ
Инв. I 1a 2759
Александрия, Египет. Конец IV – начало III в. до н.э.
Пористый александрийский известняк; красная, черная, желтая, лиловая и серая краски
В. 36; Ш. 18; Т. 7,2; В. фронтона 10; В. акротерия 4,5; размеры расписного поля 14 × 22
Показать сохранность, происхождение, литературуутрачены постамент и нижняя часть плиты; поверхность в небольших повреждениях; утрачена роспись фронтона и акротериев, фона за фигурой женщины
до 1911 – собрание В.С. Голенищева; с 1911 – ГМИИ
Ростовцев, 1912. С. 69–72, табл. II; Pagenstecher, 1919. S. 33–34, Abb. 19 (Nr. 1)
Расписные стелы появились в Греции на исходе классики и характерны в основном для ранней эллинистической эпохи – III в. до н.э. Как правило, они небольшие, исполнены яркими, свежими красками и связаны, с одной стороны, с традицией классических греческих стел, которую они продолжают, с другой – с современными им раскрашенными скульптурными стелами. Это касается в основном Александрии1, хотя давно известна группа интереснейших расписных стел III–II вв. до н.э. из Деметриады в Фессалии, хранящаяся в музее Волоса2.
Стела происходит из одного из восточных эллинистических некрополей Александрии (Ибрагими, Шатби, Гадра)3 и представляет собой небольшую плиту «храмового» вида. Заглубленное поле с изображением не имеет архитектурного оформления в виде ант или пилястр, но увенчано краснофонным фронтоном с условными акротериями. Гейзон расписан красно-синим (?) орнаментом ов и стрел.
Изображена сидящая женщина, обращенная влево от зрителя, с длинным вогнутым носом и покатым лбом – явно зрелая дама, матрона, в рукавном хитоне и желтом плаще, закрывающем черноволосую голову. Тело ее написано светло-коричневой краской, которая обычно применялась для мужских фигур, но женский пол модели бесспорен. Она сидит на греческом клисмосе, причем стул лиловый с черными ножками в виде львиных лап и красной подушкой. Стул показан словно в трехчетвертном ракурсе, как и сидящая, но этот аспект не выдержан, пространственные планы спутаны. Перед женщиной стоит неясный предмет – нечто вроде высокого, расширяющегося кверху узкого постамента с водруженным на нем «треножником», который похож на женские корзинки для шерсти – калафы, часто фигурирующие на греческих надгробиях, но в данном случае поверх него еще что-то стоит – по предположению М.И. Ростовцева, «какая-нибудь из принадлежностей рукоделия (прялка?)»4, хотя Рудольф Пагенштехер считает вещь фимиатерием5. Женщина держит в левой руке, ладонью кверху, небольшой коричневый предмет – «может быть, птицу – голубя или утку»6. В правой руке у нее также неясная вещь, протягиваемая к «треножнику». Наиболее вероятное предположение – она кладет в фимиатерий фимиам. В нем уже присутствует некое серое вещество, похожее на то, что она держит, и эта родственность позволяет думать, что атрибут в руке связан с «треножником»7.
Роспись достаточно беглая, с тяжелыми контурами. Но ее колорит богат и ярок: использованы красная, черная, желтая, лиловая и серая краски. Иконография такого рода, с сидящей на стуле умершей, типична для греческих классических стел, за исключением отмеченных атрибутов. Сцена со жрицей, несущей фимиатерий и кладущей в него фимиам, известна уже в середине II тыс. до н.э. (Жрица из Западного дома Акротири на о. Фера; хранится в Афинах8); сидящая матрона перед фимиатерием фигурирует на знаменитом Троне Людовизи (ок. 460 до н.э., Рим)9. Сцена возжигания фимиама подобного типа показана на более позднем греко-финикийском рельефе из музея в Род-Айленде (ок. 70)10; там фимиам возжигает мужчина, причем его рука с благовонием, которое он сыплет в высокий сосуд, находится прямо над вещью (у нас – в стороне), и сам фимиатерий, если представлен именно он, совсем иного типа, без подчеркнутых раструбов, которые видны ярусами на нашем. На классических греческих стелах, традицию которых продолжают александрийские, фимиатерии отсутствуют. Сюжет, однако, органично вписывается в погребальную тематику: греческое θυμός – «дух», «дыхание», «жизнь» – прямо соотносится с представлением о переходе от смерти к жизни. Фимиатерий зажжен – значит, спасительный процесс уже начат.
Александрия – молодой город, основанный в 332 до н.э. в дельте Нила и названный по имени Александра Македонского; ее искусство развивалось на местной почве с учетом египетско-эллинистической традиции.
В каталоге Р. Пагенштехера числится 95 памятников такого рода11, происходящих из александрийских некрополей; среди них московский – лучший по сохранности и качеству исполнения (№ 1). Однако представляется странным, что ни этот ученый, ни занимавшийся стелой М.И. Ростовцев12 не упоминают о нанесенной над изображением надписи, представляющей нечто вроде мужского имени: ΑΡΙΣΤΙΟΝ ΜΕΛΛΩΤΙΣ. Надписи известны на целом ряде александрийских стел13.
Л.И. Акимова
________________
1 Одна из первых публикаций этой группы стел: Merriam, 1887. P. 261–268.
2 Rodenwaldt, 1910. S. 118–138.
3 Pagenstecher, 1919. S. 32, Аbb. 18. Обстоятельства находки изложены в работах: Breccia, 1905; Breccia, 1912. P. 7s.; Breccia, 1907. P. 42s.
4 Ростовцев, 1912 (1). С. 70.
5 Pagenstecher, 1919. S. 33. Следует отметить, что верхняя часть «калафа» или «фимиатерия» напоминает изображение алтаря на известной фреске из храма пальмирских богов в Дура Европос (третья четверть I в., Национальный музей, Дамаск), где показаны три жреца триады богов пантеона, средний из которых кладет нечто в огонь, аналогично женщине на нашей стеле. См.: Kraus, 1967. Taf. 397, S. 292–293; Rostovtzeff, 1938. P. 70. Еще один египетский алтарь, из Энн Арбор, более поздний (конец III – начало IV вв.), двурогий, с помещенным на вершине его предметом, встречается на надгробном врезанном рельефе с изображением загробного пира женщины (Гераклеи) и виночерпия при алтаре – см.: Kraus, 1967. Taf. 249; Hooper, 1961. N 139. P. 242–243.
6 Ростовцев, 1912 (1). C. 70.
7 Pagenstecher, 1919. S. 33.
8 Doumas, 1999. Pl. 24–25, p. 56–57.
9 Schefold, 1967. Taf. 60–61, S. 176–177.
10 Ridgway, 1972. P. 20, 135 (il.).
11 Pagenstecher, 1919. S. 33–62.
12 Ростовцев, 1912 (2). С. 69–72, табл. XII.
13 См., в частности: Merriam, 1887. Pl. 263f.
